«Кируссия»

С момента перехода глобального кризиса в открытую форму, то есть как раз на пороге эры Обамы Великолепного, два основополагающих американских политолога — Збигнев Бжезинский и Генри Киссинджер, — обычно резко жестко конфронтирующие друг с другом, наперегонки выдвинули идею G-2: мир на двоих — «Кимерика». Америка, теряющая в ходе кризиса не столько даже абсолютное доминирование, сколько механизмы воспроизводства своего богатства и своего господства, вроде как готова поделиться с Китаем, для того чтобы сохранить свои позиции. Объективно китайская экономика крайне зависима от США. В свое время Мао Цзедун прозорливо обзывал американский империализм «бумажным тигром»; теперь мы даже знаем, из каких зеленых бумажек этот тигр слеплен. Но, с другой стороны, и сам нынешний Китай в значительной степени слеплен из тех же бумажек. Речь даже не о рынках сбыта и рынках капитала, не о 2,3-триллионных валютных резервах, тоннах американских бондов и т. д. Китай в экономическом смысле — это производственный цех американских корпораций, благодаря которому они вообще еще существуют. Американская и китайская экономика — это симбиоз, в котором китайская часть — это место, где производится и товар, и капитал. А Америка — это место, где ушлое и прожорливое население на эти капиталы потребляет этот товар. Симбиотический характер американо-китайской экономики ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов, но считать, что окрепший Китай будет бесконечно терпеть такое издевательское разделение труда, нет никаких оснований. О чем, кстати, свидетельствует активное участие Китая во всех обсуждениях новой мировой или региональной валюты как альтернативы доллару. Есть концепция, что в рамках этой самой «Кимерики» финансовая власть будет плавно перетекать из Нью-Йорка и Лондона в Гонконг и Шанхай. Но пока никаких существенных признаков такого «перетока» не видно. Вообще идея о том, что Америка готова добровольно поделить власть с кем бы то ни было, тем более уступить первенство, не имеет никаких оснований в англо-саксонской культуре. Идея G-2 в нынешнем варианте — это попытка американцев второй раз «въехать в рай» на китайском горбу, съесть уже один раз съеденный суп. Не думаю, что эта идея сильно привлекает китайскую элиту. Хотя очевидно, что кричать они об этом не собираются. Сколько бы ни говорили о «сырьевых придатках», Россия интересует Китай в первую очередь политически. А экономика — это удобная и легальная база для политических альянсов. В прошлом китайцы неоднократно выражали сдержанное разочарование дефицитом политической компоненты в нашем стратегическом партнерстве. Не буду здесь повторять известные возражения против антикитайских истерик военно-демографического характера: стоит отследить источники антикитайских эскапад в России — они практически всегда окажутся американскими или проамериканскими. А отец идеи G-2 Бжезинский откровенно пугал нас «китайской угрозой» в присутствии автора, совершенно не стесняясь очевидных здесь логических противоречий.

Есть одно обстоятельство, которое склонны упускать из виду как поклонники необыкновенного китайского величия, так и борцы с китайской угрозой (часто это одно и то же). Выставляя Китай второй, а то и первой мировой сверхдержавой, они игнорируют одну деталь. Китай, безусловно, обладает мощнейшей сухопутной армией, превращающей его в региональную сверхдержаву. При этом китайский ВПК до сих пор имеет очень серьезные проблемы в самостоятельном создании и производстве современных систем вооружения, что очень четко продемонстрировал наш автор Михаил Барабанов, даже если абстрагироваться от его несколько залихватского тона. И, наконец, стратегическая компонента китайской военной мощи, мягко говоря, ущербна. Есть основания полагать, что Китай просто не стремится ее развивать: это просто не входит в круг его приоритетов. Китай не имеет флота океанской зоны. Вообще, плечо действий китайского флота и авиации довольно ограниченно. По стратегическим ядерным силам Китай находится где-то на уровне Израиля, а то и уступает ему, что касается ядерных зарядов. Что касается носителей, Китай вроде как обладает полной триадой, у китайцев есть крайне ограниченное количество межконтинентальных ракет наземного базирования, примерно столько же на подлодках и крылатые ракеты на бомбардировщиках позапрошлых поколений. Такая структура стратегических сил свидетельствует не столько об отсутствии возможностей, сколько о том, что Китай обладает неким ограниченным потенциалом сдерживания по отношению к США, но полагает, что ему этого пока и достаточно.

Можно спорить, есть ли это следствие традиционной китайской интровертности — Поднебесную не интересует то, что творится за ее пределами — или это такая тактика, — тем не менее на сегодняшний день это факт. Россия, которую на сегодняшний день вряд ли кто-нибудь решится записать в сверхдержавы, основывает свои отношения с единственной на сегодня «патентованной» сверхдержавой на доктрине взаимного гарантированного уничтожения. А это, согласитесь, совсем другое дело. Российские ресурсы, российско-китайский энергетический альянс дают Китаю колоссальные конкурентные преимущества в той сфере, в которой он наиболее уязвим по отношению ко всем своим конкурентам. Российская стратегическая мощь и российские военные технологии в случае стратегического альянса дают Китаю политически конкурентные преимущества в той сфере, в которых он наиболее политически уязвим по отношению к своим потенциальным противникам. При том что спектр стратегических противоречий между Россией и Китаем в современном мире исчезающе мал.