Лиссабонская утопия

На хрестоматийный вопрос Генри Киссинджера о том, есть ли номер телефона, по которому можно услышать единую европейскую позицию, теперь можно дать утвердительный ответ. Однако правомерно ли говорить о воплощении мечты первых европеистов, грезивших о Соединенных Штатах Европы? Как выразился автор The American Spectator, у лидеров ЕС сейчас «слегка кружится голова, как у детей перед Рождеством», но на практике реформа может увеличить раскол между членами Союза и окончательно запутать сложную систему брюссельской еврократии, которая «мутировала и разрослась, как крапивница».

 Европейской элите пришлось выдержать не одно сражение, чтобы добиться принятия реформы. В 2005 году конституцию, разработанную Конвентом о будущем Европы, прокатили на референдуме французы и голландцы. Через два года в лиссабонском монастыре иеронимитов была принята ее усеченная версия. Из документа вычеркнули все упоминания о пугающих европейских обывателей атрибутах государственности — гимне и флаге ЕС. Но лиссабонский договор постигла та же участь: его отклонили на плебисците в Ирландии. Тогда многие эксперты заговорили о «закате Европы», не сумевшей «переварить» новых членов Союза и лишь по инерции продолжающей рассуждать о политической интеграции. Тем более что, согласно результатам опросов, по крайней мере в половине европейских государств большинство жителей выступали против кардинальной реформы ЕС. Однако Брюсселю все же удалось протолкнуть Лиссабонский договор, вынудив ирландцев пересмотреть свое решение на повторном референдуме и преодолев сопротивление чешского президента-евроскептика Вацлава Клауса, который утверждал, что принятие соглашения «создаст предпосылки для возникновения новой империи зла».

 

 СУТЬ РЕФОРМЫ

Согласно договору, Евросоюз получит больше полномочий в таких областях, как дипломатия, оборона, судопроизводство, налоговая и трудовая политика. Кроме того, государства ЕС будут стремиться к формированию единой энергетической стратегии, добиваясь приоритета союзных правил над национальными. Что, безусловно, станет неприятным сюрпризом для России, которая привыкла вести переговоры по вопросам энергетики на двусторонней основе.

Пойдя на масштабную передачу Союзу суверенных полномочий, европейский истеблишмент сосредоточил всю полноту власти в институтах межправительственного сотрудничества. В реформированном ЕС царит Европейский Совет, в который входят лидеры национальных правительств, председатель Комиссии и президент, избираемый на два с половиной года квалифицированным большинством членов совета.

Реформаторы включили в Лиссабонский договор новый механизм принятия решений. До настоящего момента любой из членов Союза мог наложить вето на коллективное соглашение. Из недавних примеров можно вспомнить, как Польша заблокировала стратегический договор с Россией, а Словения добилась временного запрета на переговоры о вступлении Хорватии в состав ЕС. Такая практика приводила к стагнации Европы, которая вынуждена была думать о том, как удовлетворить амбиции небольших государств, постоянно вставляющих ей палки в колеса. Любители исторических аналогий сравнивали европейские институты с польским сеймом конца XVIII века, в котором каждый депутат обладал правом вето, что тормозило принятие важных общенациональных решений и привело в итоге к краху государства. Кроме того, по мнению федералистов, система квалифицированного голосования, которая была закреплена в договоре, заключенном в Ницце в 2000 году, не отражала реального расклада сил в Европе. Мадриду и Варшаве, например, в Евросовете и советах министров предоставлялось по 27 голосов, а Берлину лишь 29. Таким образом, позиция Германии, в которой проживает такое же количество населения, как в Испании и Польше вместе взятых, при голосовании могла быть легко заблокирована. Лиссабонский договор вводит принцип «двойного большинства», согласно которому для принятия любого решения требуется одобрение 55% государств ЕС, представляющих 65% населения. Существенно ограничивается также возможность препятствовать общеевропейским инициативам, используя право вето. Правда, по настоянию Польши, все эти нововведения вступят в силу лишь с 2014 года. Как заявил в интервью «Однако» заместитель руководителя консервативной фракции в Палате лордов Дэвид Хауэлл, «когда на смену принципу единогласия придет принцип «двойного большинства», страны, не входящие в европейское ядро, задумаются о выходе из Союза. Многие не захотят оставаться в федералистской Европе, лишающей государство права на особую позицию. Брюссельская элита, сама того не понимая, роет могилу для своего любимого детища». Сторонники реформы считают, что евроскептики несколько сгущают краски. Ведь несмотря на то, что страна, воздержавшаяся при голосовании в Совете, должна признать его решение общеевропейским, ЕС не может вынудить ее к исполнению принятых постановлений или участию в финансировании проектов, не получивших ее одобрения. В случае если треть государств ЕС, представляющих по крайней мере треть европейского населения, воздержится при голосовании, решение совета и вовсе не вступит в силу. Кроме того, никто не отменял так называемый Люксембургский компромисс, позволяющий государству ЕС наложить вето на любой закон, принятый квалифицированным большинством, если этот закон ставит под угрозу «жизненные интересы» этой страны.

Институциональная реформа ЕС предполагает усиление роли Европарламента, который отныне будет утверждать бюджет Союза, ратифицировать международные договоры и соглашения об ассоциации. Депутаты расширят свои полномочия в законодательной области, будут выбирать председателя Комиссии и осуществлять контроль над ее расходами. Новая роль парламента импонирует критикам «нелегитимной брюссельской еврократии», так как это единственный институт ЕС, который является всенародно избранным. Многие эксперты, правда, называют реформу Европарламента половинчатой, поскольку депутаты в Страсбурге так и не получили права оспаривать решения правительств ЕС, ответственных лишь перед национальными ассамблеями.

Еще одним новшеством, закрепленным в Лиссабонском договоре, стало сокращение министерских портфелей в Еврокомиссии. Если ранее каждая страна, входящая в Союз, во что бы то ни стало, должна была иметь своего представителя в ЕК, что приводило к созданию бессмысленных должностей вроде комиссара, следящего за языковым разнообразием, то с 2014 года в Комиссии будет лишь 18 министров, представляющих две трети европейских государств. Данная мера повысит эффективность работы брюссельского правительства, но одновременно усилит фрондерские настроения в тех странах, которые не получили желанного портфеля.

Тьерри де Монбриаль, президент Французского Института международных отношений:

В процессе европейской интеграции важнее всего политическая воля. Когда в конце XIX века происходило объединение Италии, идеологи Рисорджименто утверждали: «Стоит лишь создать государство, как начнет формироваться нация». Аналогичным образом происходит и строительство единой Европы. В Брюсселе на наших глазах появляется политическая конструкция, которая, несмотря на свой бюрократический характер, притягивает многих европейцев. Постепенно формируется европейский менталитет. Возможность передвигаться по странам Союза, не предъявляя паспорт и не обменивая деньги, создает ощущение общего дома. Однако я считаю демагогией рассуждения о том, что европейская идентичность формируется снизу. Вне всяких сомнений, интеграционный проект — дело рук элиты, стремящейся воплотить в жизнь свои федералистские идеалы. Еще отец-основатель единой Европы Жан Монне говорил, что, создавая общие институты, пытаясь нащупать компромиссные решения и подстроиться под требования соседей, страны Старого Света постепенно утратят представления о национальных нуждах. Между государствами современной Европы нет серьезных противоречий, и общеевропейские интересы действительно начинают доминировать.

Пока еще очень сложно говорить об окончательно оформившихся границах Союза. ЕС — словно конструктор lego, к которому постоянно добавляются новые детали. Страны-кандидаты, конечно, делают все возможное, чтобы войти в европейскую семью народов. Турция, например, прилагает массу усилий, чтобы ее наконец признали полноценной частью Европы: пересматривает законодательство, старается изменить политическую культуру, урегулировать конфликты с соседями. Однако никто не может со стопроцентной уверенностью сказать, что когда-нибудь она станет членом ЕС. Судьба Европы абсолютно непредсказуема: Союз может замкнуться в нынешних границах, начать новую волну расширения или развалиться на несколько частей. Европейское строительство — процесс биологический. И, зная, где он берет свое начало, мы не рискуем делать выводы о том, чем он в итоге завершится. Потребуется долгое время, чтобы ЕС приобрел стабильные очертания, ведь и государстванации строились веками. Конечно, за первые 50 лет основатели единой Европы добились неслыханных успехов, однако им не удалось пока создать супердержаву наподобие Соединенных Штатов. Даже если поставить рядом девять женщин на первом месяце беременности, вряд ли все вместе они родят одного выношенного ребенка. Тем не менее Европа пребывает в состоянии «ожидания», плодом которого должен стать новый полюс в многополярном мире.

ПРЕЗИДЕНТ-ТЕХНОКРАТ

Лиссабонский договор упраздняет систему ротационного полугодового председательства и вводит пост постоянного президента Евросовета. Интрига вокруг выборов первого европейского президента, безусловно, была несколько преувеличена. Ведь этот чиновник не получит реальной власти. По словам экспертов, несмотря на то что постоянный президент совета обладает большей легитимностью, чем временный, рычагов влияния у него будет даже меньше, чем у переходного председательства в те периоды, когда ЕС возглавляла крупная и амбициозная держава. Главной задачей президента считается согласование интересов в громоздком политическом образовании из 27 стран. Не случайно экс-премьер Британии Тони Блэр, который долгое время считался фаворитом гонки, уступил в итоге малоизвестному бельгийскому лидеру. «Вместо того чтобы заниматься бесконечно долгой и нудной работой по согласованию интересов, Блэр разъезжал бы с визитами, разыгрывая из себя президента всея Европы, — отметил в интервью «Однако» редактор международного отдела The Financial Times Квентин Пил, — именно поэтому главы государств ЕС предпочли незаметного чиновника «звезде мировой сцены». И хотя Блэр выглядел бы куда более уместно рядом с американским президентом или китайским лидером, ван Ромпей явно превосходит его в искусстве лавирования». По мнению The Economist, победа бельгийца означает, что европейцы хотят говорить лишь «друг с другом», а не «с окружающим миром».

Херман ван Ромпей — типичный европейский технократ, который возглавлял самое хрупкое в Европе правительство, раздираемое этническими противоречиями. Как отмечают бельгийские эксперты, «он проявил чудеса эквилибристики, урегулировав год назад конфликт между фламандцами и валлонами». С другой стороны, Ромпей — политик управляемый, не имеющий собственной ярко выраженной точки зрения. Сразу после своего назначения он заявил, что намерен во всем полагаться на мнение лидеров государств ЕС, смирившись, таким образом, со скромной ролью председателя Евросовета.

Многие считают символичным тот факт, что первым европейским президентом стал бесцветный, флегматичный чиновник, иронизирующий по поводу собственной лысины в стихах хайку. Безынициативность Ромпея, по словам критиков, «будет на руку его кукловодам в Париже и Берлине». Ведь, как известно, бельгийский премьер является креатурой французского президента Николя Саркози и немецкого канцлера Ангелы Меркель (для Саркози Ромпей, в первую очередь, франкоговорящий европеец, который выступает против принятия Турции в ЕС, для Меркель — один из представителей большой семьи христианских демократов).

И хотя бельгийца называют компромиссной фигурой, в Европе достаточно противников его назначения. Евроскептики опасаются, что, несмотря на то что сам Ромпей политической волей не обладает, федералисты из Германии, Франции и стран Бенилюкса надеются с его помощью осуществить свои «сумасбродные мечты о превращении ЕС в мировую супердержаву». Атлантисты указывают, что назначение президентом Евросовета представителя страны, которую в США презрительно именуют «фрондирующей землей шоколадников», может не понравиться американцам. Либералы критикуют Брюссель за закулисный стиль принятия решений на «закрытой вечере» глав государств.

Сторонники сильной Европы также недовольны результатами брюссельского саммита. Они сетуют на то, что малым государствам ЕС все-таки удалось настоять на том, что президент не будет выходцем из стран «европейской тройки», а, как показал опыт французского председательства, с серьезными вызовами Союз может справиться, лишь когда у руля находится представитель одной из крупных держав. Как заявил экс-президент Франции Валери Жискар д’Эстен, который возглавлял Конвент, работавший над проектом европейской конституции, «лидеры государств ЕС оказались не готовы к событию исторического масштаба и превратили выборы первого президента Европы в фарс». По словам федералистов, парадоксальность ситуации заключается в том, что в реформированном Союзе механизм назначения на ключевые посты остался прежним. Реформа, призванная наделить общеевропейские институты реальными полномочиями, не смогла изменить традиционной для ЕС модели согласования интересов. А вечный поиск компромисса, как известно, не очень хорошо сочетается с идеей сильной власти. Выбирая президента и верховного представителя по внешней политике, европейские лидеры старались учитывать политические, географические и даже гендерные противоречия. В итоге президентом стал мужчина правых взглядов, представляющий небольшую страну, «колыбель интеграции» (на территории которой, кстати сказать, находится столица ЕС и сосредоточены ключевые институты Союза), а министром иностранных дел — женщина-социалистка из крупного государства, считающегося оплотом евроскептиков. Колумнист The Times Браунен Мэддокс сравнил прошедшие выборы со «старинной детской настольной игрой, в которой головы, туловища и лапы различных животных смешиваются для получения преднамеренно абсурдного результата».

Валери Жискар д’Эстен, экс-президент Франции, глава Конвента о будущем Европы, разработавший проект реформы ЕС:

Чтобы на мировой арене появилась сильная Европа, к власти должно прийти новое поколение амбициозных лидеров, заинтересованных в политической интеграции. Я был одним из европейских отцов-основателей. В 1970—1980-е годы мы создали общий рынок, валютную систему, безвизовое пространство, провели первые всенародные выборы в Европарламент. Многие наши идеи называли утопичными, но нам всегда удавалось проявить политическую волю и добиться поставленных целей. Никто не мог поверить, что немцы когда-нибудь откажутся от марки, согласившись на введение единой европейской валюты. Но мы убедили их в том, что это необходимо сделать ради продолжения интеграции. Представители европейской элиты были движимы единым порывом, строили грандиозные планы, рассуждая о том, какой будет Европа спустя несколько десятилетий. Сегодня лидеры не желают видеть ничего дальше собственного носа. Они забыли об общих целях и руководствуются лишь узкими национальными интересами. Каждый из них ведет свою игру, и даже после принятия проекта реформы, разработанного Конвентом, ситуация не изменится. Пока в Европе не произойдет ротация элиты, она не сможет перейти на новую ступень интеграции.

Будущее ЕС во многом зависит от того, какая модель развития будет избрана: экстенсивная или интенсивная, останется ли Союз сплоченной группой стран, которых объединяет общая система ценностей, история и культура, или превратится в огромную зону свободной торговли, включающую государства, никогда не принадлежавшие к европейскому миру. Тип Европы определится в тот момент, когда будет принято решение по поводу турецкой заявки. Если исламская страна, расположенная на другом континенте, станет частью ЕС, надежды отцов-основателей на формирование единого блока государств с ярко выраженной европейской идентичностью будут похоронены. Конечно, такой сценарий придется не по душе многим политикам из шести государств — инициаторов интеграции, однако к его реализации будут стремиться скандинавские страны, Великобритания и новые члены Союза из Восточной Европы. Если их усилия возобладают, ЕС никогда не обретет единую платформу. В основу объединения положат универсальные принципы, а члены Союза сохранят независимость во внешней политике. В итоге Европа будет мало чем отличаться от латиноамериканского союза, построившего общий рынок, но не сумевшего сформировать единую политическую позицию. 

НЕОПЫТНЫЙ МИНИСТР 

Эксперты полагают, что в отличие от президента, который во многом играет церемониальную роль, верховный представитель ЕС по внешней политике будет оказывать существенное влияние на европейскую дипломатию. В его обязанности вменяется вести политический диалог с другими державами, формулировать общеевропейскую позицию в международных организациях, следить за выполнением решений Евросовета, заключать договоры от имени Союза. До настоящего момента в ЕС фактически существовало два внешнеполитических ведомства. Одно из них возглавлял верховный представитель Хавьер Солана, второе — еврокомиссар Бенита Ферреро-Вальднер. Между чиновниками этих ведомств велась скрытая аппаратная война: представители Комиссии не могли простить Солане того интереса, который вызывала его должность в мире; обвиняли его в «лакейской зависимости» от Евросовета, команда верховного представителя завидовала богатству Комиссии, разветвленной сети дипломатических представительств, огромному штату.

 Объединение двух соперничающих ведомств, казалось бы, является вполне логичным решением, направленным на то, чтобы повысить эффективность единой внешней политики. Однако, по мнению некоторых экспертов, реформа станет очередным бюрократическим парадоксом ЕС. Верховный представитель, назначаемый Евросоветом, то есть лидерами европейских государств, одновременно будет выполнять функции вице-председателя Комиссии, которая отражает интересы брюссельских еврократов. Таким образом, он окажется в положении человека, живущего на два дома. Не добавляет оптимизма и тот факт, что новое дипломатическое ведомство, получившее в свое распоряжение большие финансовые и людские ресурсы, не имеет возможности оказывать влияние на национальные правительства в области обороны. В условиях экономического кризиса государства ЕС урезают военные расходы, и, отстаивая европейские интересы, верховный представитель, как и его предшественники, будет вынужден полагаться лишь на «мягкую силу».

 Европейцы ожидали, что первым «министром иностранных дел» станет человек с богатым дипломатическим опытом, который, если и не разрешит институциональные противоречия, то сумеет по крайней мере повысить статус ЕС на мировой арене. Каково же было их недоумение, когда ключевой портфель достался еврокомиссару по вопросам торговли баронессе Кэтрин Эштон, чье имя в списке претендентов появилось лишь в начале ноября, когда главный фаворит гонки — глава британского МИД Дэвид Милибэнд сошел с дистанции. Эштон возглавляла лейбористскую фракцию в палате лордов и никогда не занималась вопросами внешней политики. Волею случая она оказалась в Еврокомиссии, после того как экономические неурядицы вынудили Гордона Брауна призвать себе на подмогу в Лондон экс-комиссара по вопросам торговли Питера Мендельсона. Депутаты Европарламента со скрипом утвердили ее кандидатуру, возмущаясь, что в период кризиса на ключевую должность предлагается человек, не имеющий опыта в международной торговле. И хотя теперь Эштон вменяет себе в заслугу успешные переговоры с Южной Кореей, условия для заключения соглашения о свободной торговле с этим государством были созданы еще ее предшественником.

 

ТРОЯНСКИЙ КОНЬ

Как бы того ни хотелось баронессе, ее южнокорейский триумф не повлиял на решение лидеров ЕС. Назначив Эштона верховным представителем по внешней политике, они просто исполнили свое обещание отдать один из двух ключевых постов представителю Великобритании, которая все больше отдаляется от континентальной Европы. Ни у кого уже не вызывает сомнений, что в следующем году на парламентских выборах в Соединенном королевстве победу одержат консерваторы, которые считаются убежденными евроскептиками. И Брюссель готов пойти на любые уступки, лишь бы усилить позиции британских европеистов. Британии разрешили не присоединяться к европейской Хартии по правам человека, вести независимую внешнюю политику, придерживаться собственных норм в области налоговой и трудовой политики. Лондон сохранил за собой верховенство в вопросах миграции, визовой политики и предоставления убежища.

К тому же Великобритания — единственная страна в Европе, которая проводит относительно независимую торговую политику (более половины британского экспорта приходится на неевропейские страны). Как заявил Дэвид Хауэлл, «Лондон всегда будет держаться подальше от центра Союза. Яблоко, как известно, начинает гнить именно с центра, и страны, которые находятся по краям ЕС, подтверждают эту аксиому: они развиваются куда более динамично».

Одержав победу на выборах, консерваторы обещают провести референдум о возвращении властных полномочий, переданных Брюсселю за последние два десятилетия. Если же идея референдума провалится, они призывают блокировать все значимые европейские инициативы. Не страшит их и перспектива полного разрыва с ЕС. (В Лиссабонском договоре, кстати, впервые оговаривается процедура выхода из Союза.) В пример приводятся такие страны, как Норвегия и Швейцария, которые, являясь членами Европейской ассоциации свободной торговли, фактически пользуются теми же правами на общеевропейском рынке, что и страны ЕС.

Однако, по словам директора лондонского Центра европейских реформ Чарльза Гранта, «по иронии судьбы вероятность выхода Британии из Союза резко возросла именно в тот момент, когда ЕС, благодаря расширению на восток, начал двигаться в сторону атлантизма, отказываясь от федералистских идей и принимая англосаксонскую экономическую модель». Многие эксперты убеждены, что Лондон, который предлагает альтернативу франко-германскому взгляду на Европу, может оказаться для новых членов Союза куда более притягательным центром, чем Париж или даже Берлин. Для восточноевропейских стран, которые с опаской относятся к любым «социалистическим экспериментам», ультралиберальный экономический подход британцев предпочтительнее франко-германской концепции «социальной рыночной экономики». Их не радует перспектива общеевропейских законов, устанавливающих минимальную заработную плату и обязательные социальные пособия. Поэтому с расширением Союза идея о создании «европейского государства всеобщего благосостояния» отошла на второй план. А после того как Европу накрыла консервативная волна, в результате которой в большинстве стран ЕС у власти оказались правые партии, стало очевидно, что в ближайшее время возродить мечты европейских социалистов вряд ли возможно. Когда на выборах во Франции и Германии победу одержали проамериканские лидеры, эксперты заговорили о том, что Европа готова отказаться от собственной идентичности, растворившись в атлантистском мире.

 

ПРИЗРАК ФЕДЕРАЦИИ

Еврооптимисты по-прежнему рассуждают о создании Соединенных Штатов Европы, однако скептики убеждены, что после ратификации Лиссабонского договора европейцы надолго забудут о новых соглашениях и институциональных реформах. «Разглагольствования федералистов, которые, словно заезженная пластинка, повторяют старые лозунги Шумана и Моне, — пишет Чарльз Грант, — вдохновляют сейчас лишь политические элиты в странах Бенилюкса и небольшую группу немецких и итальянских фанатиков».

Тем не менее с появлением «европейского президента» и «министра иностранных дел», призрак федерации становится универсальным пугалом для обывателей, которые начинают поддерживать политические силы, выступающие за выход из Союза. Более того, у Турции — «вечного кандидата» на вступление в ЕС — появляются сомнения в правильности европейского пути. По словам турецких политиков, они не желают отказываться от национального суверенитета, и даже преимущества общего рынка не вынудят их признать верховенство Брюсселя в вопросах внешней политики.

Возможно, именно такого эффекта и добивались франко-германские стратеги, работавшие над проектом европейской конституции. Для них давно уже стало идеей фикс не допустить присоединения Турции к европейской семье народов. Не случайно Николя Саркози и Ангела Меркель весь этот год выступали с резкими антитурецкими заявлениями, а пост президента Евросовета с их легкой руки занял бельгиец ван Ромпей, который прославился как убежденный противник принятия Турции в ЕС. «Турция не является частью Европы и никогда не станет ее частью, — заявил он в 2004 году, выступая в бельгийском парламенте. — Расширение ЕС за счет Турции нельзя сравнивать с предыдущими волнами расширения. Фундаментальные христианские ценности Европы потеряют силу с присоединением большого исламского государства».

 

СЭР БЕРНАРД ИНГАМ, бывший пресс-секретарь Маргарет Тэтчер, создатель образа «железной леди»:

Мы присутствуем на похоронах европейской демократии. ЕС превращается в Левиафана: федералистское государство с само провозглашенной элитой и недемократическими институтами, в формировании которых европейские народы участия не принимают. Закрепленный в Лиссабонском договоре принцип квалифицированного большинства при принятии решений ставит крест на концепции национального суверенитета. И ни одна крупная держава, в том числе и Франция, которая является вдохновителем европейской интеграции, не будет жертвовать своими интересами ради призрачной европейской идеи. Бесцеремонное вмешательство Брюсселя во внутреннюю политику государств-членов, самодовольные еврократы, которые проедают огромные суммы денег, закулисные игры, сопровождавшие назначение новых европейских чиновников, — все это вызывает в Британии раздражение. Надеюсь, консерваторы, победив на парламентских выборах, изменят подход к ЕС и начнут более энергично отстаивать британские национальные интересы. В Брюсселе наконец поймут, что мы не желаем менять свою торговую политику в угоду континентальным протекционистам и выступаем против превращения «общего рынка» в федеративное супергосударство. В противном случае можно будет задуматься о выходе из Союза. В конце концов что мы теряем? Британия — глобализированная страна. Она и без европейских партнеров играет важную роль в международной политике и торговле. А глубокая интеграция в рамках ЕС, напротив, отдалит ее от остального мира. Конечно, в Соединенном королевстве, как и в любом другом государстве Союза, есть фанаты единой Европы. Как отмечала Маргарет Тэтчер, европейская идея, словно хамелеон. Она может видоизменяться в зависимости от ваших пристрастий и предпочтений. Если вы набожны, она для вас — олицетворение христианского мира. Если вы либерал, она принимает вид философии просветителей. Если вы человек правых взглядов, она служит доказательством варварства отсталых континентов, если левых — она воплощает в себе интернационализм и торжество прав человека. Однако за множеством масок на самом деле кроется пустота.

 

ЗАКАТ ЕВРОПЫ

Возможно ли вообще дальнейшее расширение Союза? Лиссабонский договор, казалось бы, создает необходимые для этого условия, увеличивая роль крупных европейских государств и передавая львиную долю властных полномочий на наднациональный уровень. Проблема в том, что бесконечно расширяя свои границы, ЕС никогда не сможет отойти от модели «интеграции на разных скоростях». Пессимисты считают, что, перешагнув допустимый предел своего расширения, Европа начнет движение в обратную сторону, сокращая регулирующие и контрольные функции Брюсселя и демонтируя бюрократический аппарат. В итоге из политического союза ЕС вновь превратится в зону свободной торговли. По словам Квентина Пила, «единственной альтернативой такому сценарию может быть концепция сильного европейского ядра, вокруг которого объединятся члены Союза, находящиеся в «свободном плавании». Еще в 2002 году экс-президент Франции Валери Жискар д’Эстен и экс-канцлер ФРГ Гельмут Шмидт призывали к созданию «центральной группы» из шести стран – инициаторов интеграции, а также государств, близких к ним по уровню развития и готовых объединиться в федерацию. С идеей «европейского авангарда» выступил также бывший глава Еврокомиссии Жак Делор.

Таким образом, европейцы оказываются перед выбором: либо полностью отказаться от политической интеграции, либо создать привилегированный клуб, состоящий из стран ядра. Какой бы сценарий они ни выбрали, стареющей Европе, судя по всему, так и не удастся вернуть себе влияние на мировой арене. По словам британского философа Эриха Хеллера, «история Европейского Союза выглядит как дело рук детей, неряшливо закрашивающих мрачными красками рисунок, контурно намеченный Освальдом Шпенглером».

 

Редакционная статья органа ЦК КПК «Жэньминь Жибао»:

Между Россией и Европой издавна ведется борьба за право управлять континентом. Сейчас мы наблюдаем за столкновением двух моделей: модели сверхнации, предлагаемой ЕС, и модели коллективной европейской безопасности, отстаиваемой Россией. Ратифицированный недавно Лиссабонский договор по крайней мере номинально создает систему стран «большой Европы», управляемую из Брюсселя. ЕС, безусловно, попытается распространить данную систему на территории, входящие в российскую сферу влияния и маргинализировать Россию. После проведения институциональной реформы у Союза появятся для этого новые рычаги. Однако Россия не склонится перед «сверхнацией». Опираясь на огромные нефтяные месторождения и запасы природного газа, она займет ведущее положение на рынке энергоресурсов стран «большой Европы» и, когда концепция коллективной безопасности окажется под угрозой, будет использовать свою энергетическую мощь для запугивания ЕС. По этому невозможно гарантировать, что Брюсселю удастся распространить лиссабонскую модель на Восток. А значит, вопрос о том, кто будет управлять Европой, пока не решен.