Под ёлку

Чарльз Диккенс. Истории для детей. Переплет, 160 с. Москва, 2010, Издательский дом Мещерякова.

В том вошли «Рождественская песнь в прозе» и «Приключения Оливера Твиста», «Жизнь Дэвида Копперфильда» и «Лавка древностей», «Сверчок за очагом». В серии «Книга с историей» оживают издания викторианской эпохи и традиция переложения «взрослых» книг для детей. В старину ей покорились Гулливер, Робинзон, Гаргантюа, Мюнхгаузен. Прототипом этой книги указано лондонское издание 1911 года с теми же иллюстрациями и где Диккенса пересказывает его внучка. Теперь вот Вера Дорофеева — внучка. Пересказывает Диккенса, зароняя желание добраться и до собрания сочинений. Извлекает из романных толщ детские портреты, наводит фокус на маленьких героев Диккенса, укрупняя их тощие фигурки — для знакомства, из которого может выйти славная дружба. На первый план выходят кукольная швея Дженни Рен и малышка Нелл. Малютка Тим на одной доске со скаредой Скруджем. Сходное укрупнение в цветных полностраничных иллюстрациях английского художника Гарольда Коппинга. Он не сентиментален, хотя в его малолетках есть капля фарфора. В «Твисте» Коппинг безошибочно останавливается на бузотерской сценке «Оливер попросил еще!». В штриховой черно-белой графике он стилизует викторианские капоры и курточки, но остается реалистом, хотя его рисунок не прошит гротеском известных работ Физа. Коппинга прославили иллюстрации к Библии. В его восприятии Диккенса силен христианский дух, но не назидательность. Главенствует идеализм, но не слащавость. Их с Диккенсом Рождество несет «веселое милосердие». Он, как и Честертон, различает в святочном рассказе Диккенса пение, переходящее в радостный вопль, совсем как у человека по дороге домой.

Издатели серии ценят жизнь книги во времени, саму материю чтения, оставляющего свои следы. В книжке деятельно участвуют не только сердце и глаз, вытягивающий строчку, но и палец, и суп, и компот, и инсект, севший в пятно от компота, и сырость, заползшая на антресоль или куда еще забросит книжку. В вековую историю играет команда хамелеонов-сумасбродов: матовая крышка переплета, имитирующая истрепавшиеся скругленные уголки, с выцветшими чернилами штампов и грифельными пометками на панцире, пожелтевший форзац, захватанные страницы и корешок. Представьте, он тканевый, и из него «лезут» нитки. Эту виртуозно исполненную книгу не хочется выпускать из рук, настолько удачна встреча текста, иллюстраций, шрифта (специально разработанного для серии) и веса — это не фолиант, книжку удержит в руках ребенок. Но, может статься, она чуть идеальнее, чем необходимо, чтобы услышать аромат застоявшегося времени, папирусный шелест исчезнувших жизней.

Книга-артефакт отпечатана на плотной немецкой бумаге Arctic в Латвии. Тонкий футляр воспроизводит часть переплета. Неровный обрез блока. Ляссе. Книга упакована в пленку.

 

Джонатан Свифт. Путешествия Гулливера. СПб., 2004, Вита Нова.

Впервые иллюстрации Геннадия Калиновского к «Гулливеру» увидели свет в 1985 году. Первые его цветные. Бриг «Антилопа» несло по синим водам в штормовых белилах на камни у берегов Лилипутии. «Путешествия в некоторые отдаленные страны света Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей» в пересказе Тамары Габбе превратились в «Путешествие в Лилипутию» и «Путешествие в Бробдингнег». Тот, кто в одном из памфлетов всего лишь скромно предлагал нищим поставлять их младенцев к столу вельмож, угодил в детские писатели. В Лилипутию или в Бробдингнег? Занимательная теория относительности величин для дошкольников. Калиновский ее отменил, ну почти. На одном из листов вписал в горизонт Дон Кихота и Санчо Пансу. Тощего и тучного, большого и маленького — в одном культурном организме. Еще убрал историю в «компотные» костюмы лилипутов. Заметил: «Блефуску, как я понимаю, — торговый соперник Лилипутии, и, как обычно бывает на земле, за тупым или острым концом маячит кошелек, а когда дело касается кошелька, то годится любая причина ненависти к соседу…». Темп иллюстрации задают ничуть не туристический. Гулливер — естествоиспытатель, ученый, ему бы деталей. Даже в пересказе понятно — роман зрения. Заново увидены повседневные вещи вроде башмака и табакерок. Выброшенная морем на берег шляпа поглощает опасливое внимание лилипутов. Рассматривают все же Гулливера. Куклы играют в человека, гора он или ямка, расстилают ковер — носовой платок, утопают в табачной пыльце на дне сундука. Свифт отправлял Гулливера в кривые зеркала. Калиновский допускает небольшую деформацию. Человек перестает нуждаться в росте ввиду мелочных житейских обстоятельств. Рост заметен у одного, в толпе все маленькие. Оптика снова меняется, когда Гулливер улепетывает морем, синь, белила, шторм, вы помните, точка в щепочке, подхваченной большой водой. Калиновский насытил пересказ спокойной глубокой синевой. Колкости Свифта в адрес человеческой натуры предстали в философском свете. Это вот книжная культура. Орнамент полей уже не декор, а дистанция, подобие рамы для потускневшего зеркала. Номер раз в домашней библиотеке. Потом уже кожаный переплет, золотое тиснение.

 

Эрих Распэ, Корней Чуковский, Николай Воронцов. Занимательный Мюнхаузен Переплет, 144 с. Москва, 2010, РИПОЛ классик.

У барона Мюнхгаузена были честные авторы — Распэ и Бюргер. Буква «Г», не гусь и не грач, вылетела, и у правдивого автора Чуковского в 1929 году появился просто Мюнхаузен. Портретировали его авторитеты: Скобелев, Майофис, Елисеев, Алимов. В 1995-м карикатурист Николай Воронцов представил Мюнхаузена в современном мире: верхом на футбольном мяче, свалившемся с Луны на станцию метрополитена, со словцом «кирдык» на устах. В высшей степени остроумной затее пошли на пользу современные полиграфические возможности. «Занимательный М.» вернулся в увеличенном формате, на плотной белой бумаге, в насыщенном цвете. Хотя загадочная картинка-гравюра «где на дереве сидит барон?» цвета ничуть не требует. Воронцов, «Человек Книги» не только в 2003-м году, но и во все остальные, создал книгу-игру, чехарду фокусов, трюков, проделок. Пособие для начинающих баронов в трех частях — результат рукоделия, ленинградской акварели, черной туши, коллажных техник и могучего русского языка. Впрочем, прусскому и тпрусскому авторы тоже выражают благодарность. Не все графические шутки в книжке равноценны. Редкий вундеркинд оценит портрет Петра Мамонова, исполняющего Звуки Му, подписанный: «Медведя очень можно напугать вот таким лицом». Иные остроты при чтении вслух звучат плоско, поскольку в отрыве от картинки не живут. Среди россыпи гэгов и аттракционов водятся краткий заговорник зубов медведя и школа плавания в полосатом купальнике. Пригодится инструкция, на случай, если шуба взбесилась, и классификация «попыхов — это если действовать «впопыхах». А буде начинающий мюнхаузен пульнет вишневой косточкой в оленя, на этот случай приведен рецепт бабушкиного компота из вишен. Рассматривать галопом детали этой блистательной жизни, «изрисованной вдоль и поперек Николаем Воронцовым», не выйдет. Приходится то и дело вытаскивать себя за волосы с очередной страницы картинки, из хитроумного описания того и сего, пятого и десятого.

 

Степан Писахов. Сказки Сени Малины. Переплет, 272 с. Архангельск, 2009, Правда Севера.

Том энциклопедического формата с нарядным заглавным рисунком издан к 130-летию Степана Григорьевича. Внутри художник Дмитрий Трубин, ученик Митурича, изобразил его косматым стариканом с авоськой апельсинов. Те же оранжевые горошины из сказки «Апельсин», вестимо, рассыпались по форзацу да присмирели, и употреблены в нумерацию страниц. Похожий бородач установлен в Архангельске, в авоське — то ли «морожены налимы», то ли «морожены песни» — кузины «оттаявших звуков» Мюнхаузена. Первые сказки Писахова и вышли с заголовком «Мюнхаузен из деревни Уйма». Поведаны они от лица мужика Сени Малины на том удивительном русском языке, каким угащивали друг друга поморские жители, безвестные северные сказители. На нем с удовольствием говорил и Евгений Леонов в мультфильмах по тем сказкам. Этому говору весело подражать-играть вместе с детьми, переиначивая «когда» в «ковды», «ватрушки» в «шаньги», а на разные красоты кивать: «кака распрекрасна интересность диковинна». Ну, и после уймы переделанных дел, от уроков до уборки, степенно напутствовать себя и ближних распевным «и спи-отдыхай!», как в старинной пинежской сказке про то, «Как поп работницу нанимал». Из содержательных, хотя и кратких примечаний можно узнать, что гонорар за публикацию этой сказки Писахов просил «передать в фонд помощи женщинам и детям героической Испании». В 1937 году дело было.

Рассказчик себя не сдерживает, врет вовсю. Сеня Малина из Уймы ловит ветра, на ядре не летает, зато на деревне мир объездил, не сходя с полатей. На Луне бывал — самовар помог. Пиво варит на звездном дожде, северное сияние сушит на печке, избу украшает плетением из замерзших ладных слов и песен. С Наполеонтием встречался, а коли подумать, так и при Мамае жил. Если уж на то пошло, то благодаря этому самому «коли подумать» возможно все. Занимается малиновый солнечный свет, в котором даже старушки уже не божьи одуванчики, а маков цвет. «Уметь сказать хорошую нелепость могут только очень умные люди», заметил Бунин по поводу Чехова. Сам Писахов был образованнейшим человеком, с чутким слухом, легким на подъем — в молодости прошел от Арктики до Иерусалима. Яркость лексики в гармонии с невесомыми акварелями Дмитрия Трубина делают книгу воздушной. А еще есть там собака Розка, охотничья компаньонка Сени Малины, тоже кузина — псинке Дианке, спутнице барона на картинке Николая Воронцова.

 

Виктор Лунин. Мой дом — волшебный. Переплет, 192 с. СПб., 2006, Вита Нова.

Настоящая зимняя книга получилась у издательства «Вита Нова», похожая на не успевшую растаять бандероль от Деда Мороза. Заиндевевший серебристый переплет, заплетенный морозным узором. В надышанный посреди обложки глазок виднеется дом в сугробах, уютные окошки, елка со снежными лапами, над крышей луна. Внутри, как в натопленной комнате, теплые деликатные иллюстрации художницы Галины Лавренко, первые стихотворные автобиографические строчки о детском тепле. Книжное, немного старомодное волшебство в духе Оле Лукойе. Путеводитель по чудесному миру этого дома начинается с кабинета хозяина. Автор, поэт и переводчик — в кресле и тапочках, на столе — зеленая лампа, за окном — снежинки, у ног — усатый полосатый рыжий кот Марсик, тот, кто читателя и поведет по стихотворным страницам-коридорам вплоть до самой сказочной повести «Приключения сдобной Лизы». До того будут не только коты, но и обидчивые киты, и летучие слоны, и лошадки, и все зверизагадки и птицы-скороговорки из «Азбуки» от «А» до «Я»: «но превратится крот в кота, и будет жить у вас, коль букву «Р» вы у крота отнимите сейчас». Так что все-таки коты: нежный Мяука трется об руку, кошка, с которой дружит Сережка. Лиза, сдобная кошка, свежеиспеченная кондитером Кремом Марципановичем из муки, с глазами из янтарного изюма и полосками из душистой корицы, с характером, как огонь. Рецепт ее приготовления можно испробовать по прочтении. Неукоснительно соблюдая традицию самого серьезного отношения к книжной культуре, издательство снабдило книгу послесловием Михаила Яснова, рассказом о художнице и краткой библиографией автора.

 

Николай Радлов. Рассказы в картинках. Переплет, 56 с. Москва, 2010, Мелик-Пашаев.

Николай Эрнестович Радлов был отменный рисовальщик, притом насмешливый карикатурист. В уходящем году исполнилось десять дюжин лет с его рождения. В Академии художеств он был ученик Дмитрия Николаевича Кардовского, иллюстрировавшего «Каштанку». Рисовал для «Ежа» и «Чижа». Он рисует проделки зверей и птах весело, просто и выразительно, схватывает ласково суть комичных недоразумений. Благодаря его историческим серийным рисункам иллюстрации впервые оказались не вклеенными в книжку, но стали ее основой. Радлову казалось важным, чтобы ребенок в иллюстрации узнавал свой карандаш, свою детскую руку и свои графические приемы. Тогда ему интересно, тогда развивается его интерес к творчеству. Убежденный, что детвора «состоит на сто процентов из художников», Радлов получил столько же почитателей. «Рассказы в картинках» волновали и веселили несколько поколений детей, не знавших слова «комикс». Те, кто выросли, волновались уже о том, чтобы у их детей была такая же обаятельная и артистичная книжка. Комикс теперь стал «взрослым». В этом альбоме — и его безмятежное детство, и его академия. В 1938 году «Рассказы в картинках» получили премию на конкурсе детской книги в Америке. В поздние советские годы переиздавались книжкималютки на тощей бумаге, до наших времен дожили немногие, став находкой для букиниста. В настоящем издании впервые собраны все рисунки серии. Еще одна классическая книжка возвращена с тщанием. Результат бесценный.