Родственники-переродственники

ЛЮБОВЬ В ТУАЛЕТЕ

Ну, в туалете так в туалете, наплевать. Важно другое: услугами Карантины воспользовался ее односельчанин Колька Романов, которого жрица любви не узнала, ибо до армии он был «совсем сопляком». Романов же землячку вполне идентифицировал и ославил на все родное село. Даже матери Екатерины пришлось уезжать в другую деревню. Такова роль и цена публичности, «позора» в значении «зрелище».

Цену эту знает Катаржина Гржиб­ска (под таким именем сорокалетняя Карантина прибывает в начале романа в Россию прямо из городу Парижу). Чтобы вылезти наконец из грязи, в которой она с переменным успехом проваландалась всю сознательную жизнь, Катаржина считает должным протиснуться в телевизор. Ибо люди по эту сторону экрана и по ту сторону экрана — это совершенно разные люди. Тот, кого показывают в ящике, каким-то непонятным, но безусловным образом становится богаче, здоровее, счастливее… Какие механизмы этому способствуют, можно на берегу не задумываться. Пусть сами механизмы об этом задумаются, это их дело — сработать и обогатить. У Карантины есть дочка Вероника, зачатая обманным (и не слишком реалистичным) путем от автора-исполнителя Валерия Времина, когда-то широко известного. Особо популярна была песня «Моя пушинка», ее везде крутили по всякому лирическому поводу. По факту рождения дочери Карантина вытащила из Времина изрядный шмат денег, теперь, когда Веронике исполнилось 16, пора вытягивать второй, еще более изрядный шмат. Для этого устраивается медиа-скандал на тему «Дочь страдает по распутному отцу», который имеет кульминацией ток-шоу в ящике, а уж там (см. выше) пусть включатся волшебные механизмы. Должны сработать! Ящик может все!

Сложно сказать, разделяет ли эту точку зрения автор. Во всяком случае после «достоевской» по своему накалу и композиционной роли сцены телевизионного скандала, который заканчивается полным унижением обоих главных его сторон, обе эти стороны становятся вроде как выгодополучателями: бард вновь обретает популярность, а Карантина — возможность его доить.

В грязи, в общем, покувыркались, выгоду скушали.

Грязь всяческую Татьяна Москвина вообще описывает обильно, кажется даже, что и с удовольствием.

ДЕТИ ЛЮДОЕДОВ

В каждой главе «Позора и чистоты» присутствует пауза со вставным номером: эссеидальным рассуждением «внедренного эксперта» Нины Родинки, стилистически похожим на эссе самой Татьяны Москвиной, регулярно публикуемые петербургской и московской прессой. Собственно, и фамилии перекликаются, произошедшие соответственно от Родины и Москвы.

И вот в одном таком рассуждении возникают вдруг блокадные людоеды, которые сидят с нами в одном трамвае и стоят в одних очередях. Я могу уступить бабушке место, а она — ужас какой — в прошлом людоед. Хорошо, блокадников осталось не слишком много, но вот дети людоедов стоят ведь с нами в очередях платить за электричество? Дети, впрочем, это уже не так интересно, но вот есть ведь в обществе насильники и убийцы, подавляющее большинство которых в нашей стране ходит на свободе ввиду маловысокопрофессиональной деятельности правоохранительных органов. «Получается, что большинство преступников — здесь, с нами, в гуще нашей каши. Сотни тысяч голов — убийцы, насильники, растлители малолетних». Тут неплохо пошла бы задачка на закрепление материала: «обернитесь вокруг себя в метрополитене, в каждом вагоне непременно находится один убийца и один растлитель. Постарайтесь определить, кто именно…»

Такой монстр появится и в художественной части романа. Гена-Барабан, бывший басист, ныне бизнесмен и издатель музыкального журнальчика. По функции он вовсе не монстр: отдувается за друга-барда в ток-шоу «Правду говорю», защищает его от гадкой Карантины и именно что говорит правду. Правда мерзка, но Барабан убежден: «что ни открылось мерзкого о любом из ныне, да и ранее живущих, это лишь кроха того, что есть на самом деле. Судил по себе: никто не докопался ни до заказанного в 1993 году партнера по бизнесу, ни о жителе деревни Быза, сбитом на пешеходном переходе, ни о трех изнасилованных в разное время девчонках». «Не докопался о жителе» — это не моя ошибка, а авторская, но как тут не ошибаться в предлогах, если вокруг царит эдакая тьма.

Молодая журналистка восторженно снимает пьяный срам матери Карантины: деликатность ее профессией не предусмотрена.

Самой Карантине-Катаржине нра­вится, когда по телевизору показывают людей, которые грабят и убивают ближайших родственников, мучают и бросают детей, потому что это правда!

«Внедренному эксперту» Нине Родинке тяжело жить, поскольку везде, в такси-магазине, на море-озере, изливается из приборов «собачья музыка», «блевотный уц-уц блямс-блямс».

Вот она пишет статистическую заметку: в результате неких изысканий стало известно, что в России 65% мужчин — «говномужчины». «Агрессивные, жестокие, тупые, вульгарные…»

Старая школьная учительница страдает, когда видит лица былых ее кумиров, актеров и режиссеров: «опухшие, с разъехавшимися чертами, тусклоглазые… маленькая шеренга алкоголиков и развратников...»

Альтернатива кошмару вроде как намечена: в романе есть пара светлых. Компьютерный юноша Андрей, племянник барда Времина, узнав о существовании двоюродной сестры, всячески пытается наладить ее отношения с отцом и миром. Сам Андрей при этом влюблен в Королеву Ужей, фолк-певицу Эгле, поющую песенки добрые, романтичные и некоммерческие. Но история литературы богата случаями, когда положительные типы получаются бледнее отрицательных: последних куда смачнее живописать. Тут именно такой случай, а кроме того, в образе Эгле милая инфантильность потихоньку заменяется доморощенной инфернальностью, а в образе Андрея симпатичная наивность — прямо даже и некоторым дебилизмом. Плюс еще один из ключевых персонажей ближе к концу повесится.

В общем, фактура на грани чернухи. Но добродушно, с иронией скорее теплой, без ненависти, конечно, а скорее с ревностью. Россия — страна женственная (это в романе подчеркнуто), и Москвина к ней — как к женщине — и ревнует.

ПРОВЕРИТЬ ГИПОФИЗ

Татьяна Москвина — великолепный стилист, умный критик, содержательный публицист, опытный драматург, да и в прозе не новичок. Сказать по совести, могла бы она романы писать получше. Сюжет примерный, как в дешевом сериале, прием со вставными эссе так себе прием, подбор эссе довольно случайный, использовано, наверное, что в дело не пошло, публицистическая стилистика и интонация часто без пошлины проникает и в ткань основного текста, а ляп с «докопался о» далеко не единственный. Сочинено, похоже, несколько второпях, а зачем Москвиной сочинять второпях, совершенно неясно, могла бы она прозу рукоделить для вечности.

Талант, однако, и второпях талант, и я не откажу себе в удовольствии привести несколько примеров замечательных удач.

Вот актер, герой-любовник, всеми обожаем и всем хорош, но точка за номером пять у него жирненькая. Не может позволить ни шорт, ни брюк в обтяжку, «страдал, ложился под нож, но в заднице его заключалось что-то дьявольски консервативное, какой-то осколок вечности сидел в ней и возвращал буквально все на круги своя»: просто прекрасно про «осколок вечности».

Вот двумя строчками промелькнула, но отлично запомнилась провинциальная тюзовская актриса, «игравшая все, от деревьев до моноспектакля по Цветаевой, но оказавшаяся крошечной, носатой, чернявой татаркой».

Вот замечательные «речевые характеристики» родителей Андрея. Отец-эндокринолог смотрит съезд народных депутатов, сокрушенно бормоча: «Поджелудочная ни к черту… гипотиреоз… проверить гипофиз...» Мать, наевшаяся рекламы, сопровождает рядовые бытовые действия чудесными выкриками: «Надо мне постирать! Вот первую порцию загрузила! Хорошо, что мы тогда купили нашу «Вятку-автомат».

Вот речевая деятельность уже Валентины Степановны, матери Карантины: «Что немцы эти Романовы больные на голову, что дедушка лысый гаденыш Ленин, что Сталин кровосос рябой, что наш председатель совхоза жадоба. Все они, паразиты, из дыры чертовой выползли, корми их, пои, дворцы им налаживай, чтоб они там по комнатам ходили и думали, как народ извести».

Вот она же вместе со своей подругой Тамарой придумала замечательную классификацию для людей: делимся мы на тех, кому повезло с детьми и кому не повезло с детьми.

Вот краткое и точное описание особенностей одного небезызвестного состояния: «Реальность в неверном, фантастическом свете тех лампочек, что в причудливом ритме вспыхивают в сознании запившего человека».

Перечитал сейчас примеры: да, все они хороши, но все — в одну грустную сторону… Все про долю горькую страны России и ее обитателей.

МАТЬ МОЛОДЕЖИ

Может, вот эта «доля горькая» — ключ к тому факту, что симпатию вызывают почти все герои «Позора и чистоты», иногда даже запредельно поганая Катаржина. Автор всех или почти всех (исключая, может быть, эпизодического Барабана) явно любит, иначе не стала бы и в книжке выводить.

Нормальные все, в сущности, люди, незлые, только вот жизнь как-то фатально не задалась, что с нашими людьми большей частью и происходит.

Своего прочного места ни у кого нет, вот что. С экологической, она же социальная, нишей проблемы.

«Мы герои экспериментальной медицины Господа нашего! Мы чудо — как собаки, выжившие после полета в космос или научной вивисекции». Ну да.

Вот Эгле, во всяком случае в начале книжки, талантливая певица, у нее на концертах аж глаза отдельно от лица по залу плавают. Это хороший эффект, редкий. Поет свою душу, лиру не предает. А с успехом у Эгле проблемы: ну оценит несколько тысяч человек на большую страну. Это ведь, наверное, обидно: петь хорошие песни и оставаться маргиналом.

Вот Андрей весь свой компьютерный талант изводит на зарабатывание пяти копеек и на помощь друзьям. Он как раз сильно не парится, но читатель недоволен: хорошему парню г-н Господь мог дать кусок и потолще.

Вот актер, он по имени еще не назывался: я вам пока представил только его задницу. Героя-любовника зовут Жорж Камский, он звезда сериалов, но жаждет высокого искусства, скучает по нему, Арбенина хочет сыграть в «Маскараде», а Нину для себя ищет-ищет много лет: нет Нин! Повывелись в современной жизни столь чистые типажи, не говоря уж о том, что «Маскарад» и в прошлой-то жизни никому не удавался.

Отличной формулой рекомендует себя Катаржина Гржибска, выставляя вперед единственное свое богатство, безотцовщину Веронику: «Хотя я уже не молодежь, я, так сказать, мать молодежи…»

Мать молодежи — просто гениально у Москвиной выговорилось.

Или, скажем, светлый Андрей приходит к матери, рассказывает, что вдруг нарисовалась сестра, что неплохо бы ей помочь, и получает прелестный монолог от отчима-слесаря (отец-эндокринолог умер):

— Нечего тут Кавказ вшивый разводить — родство, фиговство… Это черножопые друг дружку за жопы тянут, это у них там родственники-переродственники, чтоб из русских кровь пить всем кагалом. А мы шайками не бегаем! У нас одна мораль. Если мне на всех наплевать, то мне и на родственников наплевать…

Вообще человек не претендует ни на какую нишу, которая была бы ширше квартиры с женой и телевизором.

Диагноз, между прочим, правильный и очень для русской нации грустный. Русский брата топором по пьяни для потехи зарубит, а чеченец чеченца даже в бандитской разборке, окажись они в разных «бригадах», старается не убивать; понятно, за кем историческая перспектива.

Только причины болезни нашей выдвигаются несколько неубедительные.

Дескать, сидела в нас некогда Мировая Душа. «Росой падала на травы и клубилась туманами в лесах» безо всяких с нашей стороны усилий.

Была да сплыла.

БЛЯМС-БЛЯМС ПРОКЛЯТИЕ

Но что с Мировой Душой, что без нее, а неумение устроить хоть сколько-нибудь толковую коллективную жизнь, неумение выгодно организоваться у нас вроде вечное, разве нет?

Москвина-публицист любит ком­мунальную-бытовую тематику, по­делюсь и я своим опытом. По разным причинам мне в последние годы в городе Петербурге довелось сильно чаще среднестатистического россиянина об­щаться с работниками коммунальных служб, с диспетчерами и домоуправами, санитарными контролерами и пожарниками, а также с чиновниками низшего и среднего звена, то есть с тем самым слоем, с которого, по идее, начинается безжалостное чиновничье пожирание мирного обывателя. Так вот, среди нескольких десятков человек мне не встретилось ни одного мурла, ни одной хари и ни единого кувшинного рыла. Все совершенно нормальные, часто симпатичные люди. Ну, кто-то может поздороваться сквозь зубы, но поприветствуешь его еще раз погромче, он и опомнится, очеловечится. Одна коммунальная тетка попробовала заорать, но я тоже заорал, тут важно попасть в унисон, я попал, и у нас сразу установились товарищеские отношения. Честное слово, минимум негативных впечатлений. И это несмотря на то, что почти все эти люди, без сомнения, являются поклонниками вышеупомянутого блевотного уц-уц блямс-блямса.

Я больше скажу, наверняка полно душевных и добрых парней среди тружеников МВД и ДПС. Наверное, есть там люди и со вкусом, и с тонкими интересами, а с чувством юмора так просто много, без него на этой работе никуда.

Я скажу еще больше, скажу страшное: и среди тех, как бы это сформулировать, ликов, которых нам включают по трансляции из Охотного Ряда и Кремля, попадаются отличные мужья, отцы и друзья, ценители задушевного слова, сторонники любой по счету заповеди, любители не Зла, но Добра.

Мысль отнюдь не новая, но верная: русские по отдельности и, может быть, даже в подавляющем своем большинстве очень хорошие люди.

Дерьмо лезет, и ох как обильно, на стадии сборки. Когда мы организуем политическую партию или поэтический семинар: тут уж да, приходится зажимать нос. Такое на нас шлепнуто проклятие — неприспособленность к общественной жизни.

«ПРАВДУ ГОВОРЮ»

Название для ток-шоу, согласитесь, Москвина придумала отличное. Какой-нибудь канал может на голубом глазу позаимствовать.
Нина Родинка говорит правду, скажем, про поведение сограждан в повсеместно протянутой паутине, про то, что пишут люди друг про друга в блогах, на форумах, в чатах и прочих интерактивных средах.

«Право на бесчестье, — вспоминают Москвина с Родинкой достоевских бесов, — это свобода, в которой сам человек выбирает по своей воле именно бесчестье. Оно осуществлено в стихиях Интернета, когда каждый имеет право на анонимность, бесконтрольность и безнаказанность Речи. При малейшей возможности, а чаще и просто на ровном месте, все неравенства, все различия становятся материалом для оскорбления Другого…»

Золотые слова.

Вот пример — нет, не «бесчестья», конечно, но уж точно «оскорбления Другого» в исполнении самой публицистки Татьяны Москвиной: за рамками романа «Позор и чистота», но правда ведь не ведает рамок, правда?

В Петербурге, как известно, собираются возвести образцово мерзотный небоскреб, который убьет наповал панораму с небесной линией, но зато покажет, кто в доме хозяин. Москвина борется с небоскребом давно и последовательно. Некоторые другие граждане тоже борются: собрались на митинг. Внимательная «внедренный эксперт» Москвина дала в одном из местных изданий принципиальную оценку митингу.

Против башни выступил поэт К.! Но ведь он только что воспевал в стихах губернатора М.! С чего он вдруг против башни? Почуял, что меняется ветер, решил подсуетиться?

Чего, казалось бы, странного в том, что человек одни деяния губернатора может поддерживать (К. написал шутливую оду на открытие нового офиса союза писателей), а другие отвергать? Не всем же всюду ходить строем. Но русского человека интересует не сама борьба со Злом в виде башни, а мандат Другого на эту борьбу.

Был вроде повод для конструктивной поддержки собрата по перу, имеющего схожие антинебоскребные интересы… Ан нет, я беленькая, а ты черножо… то есть черненький и в прошлом кудрявый, и нам не нужен твой неправильный голос в нашей праведной борьбе.

Собственно, вот она, химически чистая отечественная бездарность в общественной сфере. Информационный повод использован для того, чтобы лишний раз пнуть Другого.

В этом своем построении Татьяна Москвина решила ничем не отличаться от столь выразительно изобличенных Ниной Родинкой бандерлогов из Интернета.

Я ее за это не столько «критикую», сколько констатирую включенность автора в круг проблем, о которых она пишет в романе. Во «внедренном эксперте» больше внедренности, чем экспертности… да и какая это, по совести, внедренность: тут почва, корни.

Потому, несмотря на явные элементы халтуры, и трудно оторваться от книжки, что о больном пишет, о своем. О себе.

 

ДОСЬЕ

Татьяна Москвина (1958, Ленинград). Критик, прозаик, драматург, журналист, член редколлегии журнала «Сеанс», теле- и радиоведущая. Окончила театроведческий факультет ЛГИТМиКа, работала там научным сотрудником. Автор многих книг в разных жанрах.