Будем ли мы ходить в кино?

Не говоря уже о том, что 10—15 долларам за билет (значит, 20—30 за пару) можно найти и лучшее применение. Цена семейного просмотра (три-четыре билета) и вовсе невразумительна по сравнению с вариантом «на диване». Тут уже окупается полностью легальный Blu-Ray, который еще и останется в коллекции, им можно поменяться или сделать подарок. Так что при всем уважении к праву интеллектуальной собственности распространение видеоряда на электронных носителях с задержкой по отношению к релизу фильма (то есть буквально «пленки», которая тоже уже почти везде не пленка, а электронный файл) все равно есть искусственное ограничение деятельности (рыночной активности), а также прав потребителя на предпочтительный способ получения информации. А значит, весьма скоро, при любом итоге борьбы с пиратством, легальный релиз в электронном информационном пространстве будет синхронен с релизом в залах. И будет дешев (как у пиратов). И будет у потребителя законный выбор: как смотреть и сколько платить. Иное — ис­кус­ственная (то есть как это есть сейчас) монополия на ин­фор­ма­цию. Закончится она, ког­да си­ла (влияние) электронных корпораций значительно превысит силу киношных. Либо первые вообще поглотят вторых. Ведь опять-таки электронизация всей жизни и деятельности на планете растет, и запас роста тут еще огромен, а «кинофикация» полностью состоялась в ХХ веке и находится в достигнутых пределах роста (недозаполненность «догоняющих» кинорынков, таких как российский, ничего принципиально не меняет). То есть для киноиндустрии вообще, в мире, в том числе и у нас, единственный возможный шаг в будущее — развитие, а не рост, принципиально новое качество продуктов, а также их неизбежное удорожание. И если киноиндустрия будет развиваться (будут поставлены такие цели), ей придется убедить как потребителей, так и государства-лидеры оплатить это развитие.

«Аватар»: «фильм-убийца» или «санитар леса»?

О, горе! Трехмерный человек-зверь-инопланетянин ограбил не только расистов с Земли, колонизирующих далекую планету, но и кассу (бокс-офис) огромного количества кинопостановок. Дети и подростки (основные кинозрители) ходили на «Аватар» по три-четыре раза, как в старые добрые времена на фильмы «про индейцев». Кстати, об индейцах. При всем том что «Аватар» по сегодняшним меркам — суператтракцион, у него есть четкое и внятное содержание, обновленный и «перезагруженный» американский миф. Не будет больше Америка разбираться с туземцами (индейцами) старыми проверенными прадедовскими методами, а именно сведением их под ноль, до резерваций. А будет проникаться их культурой, образом жизни и способом мышления, вести себя будет толерантно и экологично в постамериканском мире. Верите? Я не очень. Точнее, это не вся правда. А дети, «пионеры» (извините — скауты)? То-то и оно.
И стенания разнообразных людей от киноискусства (в мировом масштабе), что «Аватар» — это уже не кино, пропадут втуне. Поскольку кино все-таки — это люмьеровское «Прибытие поезда», когда люди в зале падают в обморок и пытаются уклониться от прущего на них паровоза. И про цвет, и про звук в кино говорили то же самое в момент их появления — что искусству конец. А вот и нет. Просто новые средства выражения бросают вызов творчеству, содержанию самых разных сфер приложения человеческого таланта и становятся адекватной формой новых высказываний в сфере кино. Кино — сфера общественной жизни, не совпадающая ни с культурой, ни с искусством. Культура и искусство могут «проходить» через кино, использовать его средства, выражать в его форме свое содержание. Некоторые фильмы становятся элементами культуры в узком смысле, то есть образцом для подражания в самой киноиндустрии. Некоторые стали культурой в широком смысле, их смотрят все десятками раз и десятками лет. Они оформляют наши ценности. Но эти десятки просмотров происходят уже дома, индивидуально. И это уже не совсем кино. Кино, в свою очередь, может влиять и «двигать» сферы культуры и искусства. Но точно так же через кино «выворачиваются» и общественная коммуникация, и СМИ, и идеология, и реклама и маркетинг. Поэтому кино — самостоятельная сфера деятельности, с собственными механизмами воспроизводства, функционирования, развития. Чтобы иметь осмысленную и практичную политику в отношении сферы кино, ее нужно освободить от рамок культурной политики и вкусовщины людей «от искусства».

Кино, вино и домино

Чтобы понять собственную сущность кино, обратимся к его месту в основной модели нашей цивилизации — городе. И мы тут же увидим, что собственная функция кино — храмовая. Оно обслуживает ритуальное поведение людей, собравшихся коллективно в специальном месте (здании, помещении) — кинозале. Эти же функции (общие в родовом отношении) есть и у стадиона, и у цирка (к нему еще вернемся), и у театра, концертного зала, и, собственно, у храмов религиозных конфессий.
Если мы смотрим видеокомпозицию (видеоряд) индивидуально, на маленьком индивидуальном экране (в рамках стандартной лицензии DVD), мы уже покинули сферу кино как таковую. Это акт прагматичный, произвольный относительно пространства и времени, по сути, не предполагающий синергии с другими возможными участниками этого же процесса, лишенный ритуального смысла. Это, по сути, всего лишь передача информации. Поэтому развитие информационных сетей и рассматривает видеоряды, видеокомпозиции, созданные в сфере кино, всего лишь как контент, содержимое, а не содержание, наряду с массой других единиц хранения и передачи информации. И тем самым прагматизирует отношение к видеоряду, лишает его цивилизационного смысла, присущего именно кино.
Разумеется, этот смысл не был создан одним лишь кино и существовал и до его появления. Но он был кинематографом подхвачен и развит. ХХ век, ставший веком самоутверждения кинематографа, одновременно стал и веком радикального разоформления и проблематизации религиозного сознания, потерей контроля над ним со стороны традиционных конфессий. Теперь мы живем не в атеистическом мире (атеизм — всего лишь одна из новых светских религий), а в мире, где религиозное сознание «растеклось» по очень обширной символической, знаковой «поверхности». «Кто верит в Магомета, кто в Аллаха, кто в Иисуса, кто ни во что не верит, даже в черта назло всем...» И значительную часть этой знаковой «поверхности» обслуживает сегодня именно кино (другие обслуживает спорт и очень небольшую — политическая религия демократии). Мы собираемся в темном зале и глядим на освещенную стену (экран), чтобы сообща верить в происходящее на ней (за ней). Именно этот позитивистский (ибо религия кино позитивна, предмет и символ веры даны нам в ощущениях) религиозный ритуал заставляет нас выходить из дома, платить кровные денежки и смотреть кино.

О сходстве и различии с цирком

У римлян кино не было. Как и веры в единого Бога. Поэтому в основном они пользовались цирком (даже не языческими храмами). События на арене вещественно реальны, не выдуманы. Гладиаторы и звери, а также осужденные императором умирают на самом деле. Собственно, ни во что другое римляне и не верили. Современный цирк не столь кровожаден, но принципы те же. Современный спорт в родовом отношении и есть продолжение цирка римлян. Кино же предлагает реальность воображаемую, как и книга, чью страницу и замещает киноэкран. Значит, эта реальность должна превосходить цирковую (спортивную) по своей силе. Однако есть и важнейшая общая черта (общественная функция) — и здесь мы подходим к пониманию назначения развлечения, зрелища (того самого, из известной формулы с хлебом). Именно пассивность, предполагаемая ритуальным коллективным характером поведения зрителей, и есть суть дела. Римлянам в страшном сне не приснилось бы спуститься с трибун и принять участие в побоище. Цивилизационное назначение кино — на 1,5 или 3 часа обеспечить полную занятость людей, не предполагающую никакой их деятельности (активности), всегда представляющую проблему (в масштабе города, цивилизации). Кино (и цирк) — это не просто утилизация или канализация активности массовых коллективов. Это ее полное временное отключение. Так что всяческий «интерактив», «виртуальная реальность» никакой угрозы для собственной функции кино не составляют. Ибо эти электронные новинки (у которых собственное большое будущее) как раз такую активность, пусть и имитационную (но ведь для других, а не для себя!), активно развивают. Но зрелище, причем в воображаемой реальности, кино обязано обеспечить. В этом смысле зрелище — не только форма, но форма, уже несущая содержание и делающая это уникальным образом.

Какое кино нам нужно?

Во-первых. Без зрелища ничего не будет. Это ясно. Что уже предполагает современные технологии (сложные) и бюджеты (большие). Не выплывем мы на одном содержании (да было бы еще оно!), на гениальных режиссерах и актерах (с этим тоже не все в порядке). В противном случае политика в отношении кино вырождается в потакание «творцам», которые навязали государству после крушения советского кино отношение к сфере кино как к культуре и искусству. Надо отдать должное советской власти, которая относилась к кино по его сущности, как к самостоятельной сфере деятельности. Разумеется, она нагружала кино своими задачами. В рамках политики «творцов» выживает в лучшем случае (то есть эпизодически) лишь «кинотеатр» (вот тут советские руководители ошиблись — нельзя было так называть храмы кинематографа). Кинопостановки театрализуются (на большее нет денег), и играют в них хорошие театральные актеры (заработок — в кино, но смысл жизни — все равно в театре). Правда и при Советах таких постановок было немало.
Во-вторых. Содержание должно быть, и оно должно быть ясным. Прямо по Витгенштейну: «О чем может быть сказано — должно быть сказано ясно. Об остальном следует молчать». Но нельзя молчать вообще, совсем. Ведь если неясно, о чем кино, то и смотреть не на что. Зрелище без содержания мертво. Ведь реальность кино в отличие от цирка и спорта — воображаемая. Разумеется, фильм не философский трактат. И зритель не думает во время зрелища: а о чем это? Само собой должно быть понятно. Но ведь и, глядя на человека, мы не видим непосредственно его скелет. Но без скелета получится полная ерунда. Если взять два выдающихся по претензиям (и дорогих по отечественным меркам) свежих кинофильма «Предстояние» (реж. Н. Михалков) и «Край» (реж. А. Учитель), имеющих очевидную заявку на зрелищность, то в глаза бросается одна общая черта. Обе постановки устроены, как череда идущих в хорошем темпе аттракционов. Про каждый такой аттракцион можно сказать на молодежном арго «прикольно». И даже «круто». Но вот все вместе одни не образуют единой истории о чем-то или о ком-то. Что и отражается непосредственно на кассовых сборах.
Если по первому вопросу нашим продюсерам, режиссерам и сценаристам не обойтись без поддержки государства, то по второму решение проблемы русского кино все-таки в первую очередь за ними.